Пассажир

Особая благодарность Дому танца «Каннон Данс» и лично Вадиму Каспарову, Владимиру Телегину, Ники V. Demented, Антипу Сокольскому и его команде в организации видеосъемки.

Я не балетный человек, и путешествие в сферу балетного театра таило в себе множество открытий. При этом погружение в мир танца является для меня продолжением исследования пластической выразительности человека, продолжением моего творческого пути.

Максим Диденко

Спектакль, хотя и следует в целом сюжету повести, но не передает его тонкости, такой задачи и не было у создателей: зритель воспринимает суть произошедшего. На самом деле назойливый и отвратительный собеседник – Текстор Тексель – это, по выражению Нотомб, «враг, живущий у нас в кишках», человеческая червоточина, которая высвечивает все самое жуткое и злое в самом ее носителе и окружающих его людях. А если вспомнить русскую литературную традицию, то это тот самый гоголевско-достоевский черт, сологубовская серая недотыкомка, мелкий бес. Впечатляет то, что именно эта русская бесовщина и проглянула жутковатым осклабом в спектакле, отмеченном современно-европейским лоском.
Спектакль, по авторскому определению, состоит из пяти картин и двух шуток. И действительно, в зале иногда раздается смех, но ощущение «зря смеетесь» появляется с самого начала и, в особенности, с появлением alter ego Ангюста – Текстора Текселя. Наверное, роль Варнавы можно отнести к одному из лучших воплощений бесовщины на сцене. Образ Текстора, как и спектакль в целом, решены через гротеск с психоаналитическими и абсурдистскими тенденциями. Варнава виртуозно жонглирует эмоциями, состояниями: ехидный шизанутый змий в начале, отвратительный, раздражающий, жутковатый, он затем агрессивно проникает, подавляет, манипулирует движениями Ангюста. Предстает он и в ипостаси демона страдающего, изламываясь, будто от физической боли.
Как и в повести, противостояние с внутренним бесом заканчивается гибелью героя. В спектакле подробно показан процесс знакомства, отторжения, противостояния, постепенного проникновения бесовщины в героя. Черный платок с крестами, который в начале спектакля появляется в руках Ангюста, словно символ червоточины, разрастается до черной патогенной кляксы, мелькнувшей в жутком угольно-черном осклабе Текселя. Герой не смог победить своего беса, в какой-то момент они становятся близнецами в одинаковых розовых рубахах цвета галстука Ангюста. Находится лишь один выход: Жером убивает себя, агонизируя в кровавых ошметках раздавленного черного шара вареной свеклы, густой запах которой усиливает натуралистичное впечатление.

«Петербургский театральный журнал»

Редкий в contemporary dance образец сюжетного спектакля появился в результате содружества танцовщика и хореографа Владимира Варнавы с режиссером Максимом Диденко. В литературной основе – повесть Амели Нотомб «Косметика врага». В аэропортовском зале ожидания к главному герою пристает назойливый собеседник с патологически-странными воспоминаниями. Вскоре становится ясно, что отвратительный, прилипчивый персонаж – не что иное, как внутренний двойник героя, его шизофренический фантом. И уж понятно, ничем хорошим это кончиться не может. Конечно, в отсутствие вербального компонента нет и многих подробностей первоисточника. Зато в напряженной атмосфере психологического танц-триллера легко рождаются более широкие общекультурные коннотации и параллели: все эти беседы с внутренним бесом, карамазовским чертом, вечный страх страдающего раздвоением личности современного индивидуума. Спектаклю удается быть драматически-конкретным и танцевально-ассоциативным одновременно.

Лариса Барыкина