Месса

Я вспоминаю, как в школьные времена мне в руки попала магнитофонная кассета. В ней была запись чудесной музыки Леонарда Бернстайна... Запись была уже переписана сотню раз, затертая, хрипела и шуршала, но все равно были четко слышны и понятны многие мощные мысли и идеи Бернстайна. И в те годы я себе прошептал эту мечту, казалось, недостижимую. Сегодня она сбывается, и я как дирижер принимаю участие в этом чуде, которое мне дал Бог. Много с тех пор минуло событий. Но сегодня весь этот накопленный жизненный багаж позволяет увидеть, насколько идеи и музыка Бернстайна актуальны, важны и, главное, необходимы нам. Всем вместе и каждому в отдельности. Это рассказ о людях в человеке. Это рассказ как обо мне, так и обо всех нас.
Накануне 2013 года каждое утро я просыпался с одной мелодией из Мессы – World without end («На веки вечные»). В переводе этой идиомы на русский может возникнуть интересная игра слов – свет без конца. Это и мир, в котором мы живем, и свет, который мы получаем из маленького пламени свечи, и тепло нашего огромного солнца. А ведь это и есть толчок для меня и для нас всех – свет без конца.

Айнарс Рубикис

Душа человека больна болезнью, которую зовут «страх». Она выражается через гнев, ненависть, уныние, зависть, лицемерие. Мы бередим свои раны, казним себя. Наш разум всегда судит непримиримо себя и других, основываясь на ощущении справедливости и несправедливости. Почему мы не можем быть в мире с собой? Потому что мы ранены, мы полны яда, потому что мы выросли с несуществующим представлением о полноте мира. Уже в детстве мы стараемся понравиться маме, отцу, учительнице, быть угодными религии и Богу. Но в любви не может быть условий – я буду любить тебя, если ты позволишь себя контролировать, если будешь ко мне добр, если будешь таким, как мне хочется, как мне нужно. Любовь есть без каких-либо причин, без суждений.
Мы боимся любить, потому что думаем, что любовь несправедлива. Она причиняет боль.
Нам кажется, что мы ищем любовь, ищем кого-то, кому мы нужны, кем можем манипулировать.
Мы ищем любовь снаружи, но теряем любовь в сердцах.
Осознать – значит быть ответственным за свою жизнь, иметь выбор, иметь свободную волю.
Три естественные вещи – правда, прощение, любовь.

Резия Калныня

«Месса» Бернстайна – настолько смелый репертуарный выбор, что он смотрелся бы неожиданно не только в Сибири. Партитура намеренно не укладывается ни в какие из существующих жанровых рамок, а ее премьера на открытии Центра Кеннеди в Вашингтоне в 1971 году стала одновременно сенсацией и скандалом, вызвав отчетливое недовольство как ФБР, так и католической церкви. Ни профессиональная критика, ни публика до сих пор, кажется, не пришли к однозначному выводу насчет «Мессы», что это – нонконформистский шедевр или пышный конфуз. Несмотря на то что легендарная запись Бернстайна в 1971 году стала бестселлером, скромная история постановок и концертных исполнений до самого начала нулевых свидетельствовала о том, что сложное многофигурное сочинение если не казус, то как минимум амбициозная причуда многогранного автора, придерживавшегося левых политических взглядов и расплывчатых религиозных убеждений. И она принадлежит своему времени, а другим временам не нужна. Для редких поклонников «Месса» тогда служила софистицированной вариацией на тему «Jesus Christ Superstar», где разговор идет в похожей эстетике, но отличается куда более простым языком. Рок-опера Эндрю Ллойда Уэббера была записана на несколько месяцев раньше «рок-мессы» и затмила собой не только Бернстайна, но и соавтора текста «Мессы» Стивена Шварца, который тогда же стал композитором мюзикла «Godspell» – еще одной нашумевшей попытки поговорить на религиозные темы на сцене музыкального театра. Но так сложно, грозно, детально и многословно то, что принято называть духовным кризисом эпохи пост-Кеннеди, никто, кроме Бернстайна? не озвучивал.
«Месса» – самый роскошный по стилистическому составу пример бернстайновской композиторской эклектики. В ней перемешаны языки академического симфонического авангарда и Бродвея, романтической оперы и блюза, cool-джаза, рок-баллад и протестантских гимнов. Это классическая постмодернистская вещь, устроенная как многоэтажная конструкция, где всякий слушатель может вольготно чувствовать себя на любом этаже, а на другие даже не заглядывать. Для одних – это обновленный канон, литургия новейшего времени, где сохранены все обязательные разделы латинской мессы. Для других – красивая поэзия на латыни, английском и арамейском, политический памфлет с отчетливым антивоенным пафосом, модернизированный мюзикл на религиозные темы или изощренная, виртуозно сложная академическая партитура.
Путь, которым пошли постановщики yовосибирского спектакля, намеренно срединный и, пожалуй, наиболее уместный. Здесь политический пафос оставлен в стороне, антиклерикальный мотив просвечивает ненавязчиво, как будто бы сам собой. Самое важное то, насколько почтительно и аккуратно, никогда не сбиваясь с хорошего тона, постановщики и исполнители проходят опасные повороты пограничной эстетики Бернстайна.

газета «Коммерсант»

Это сочинение Бернстайну заказала Жаклин Кеннеди для открытия Центра имени ее мужа в Вашингтоне в 1971 году. Размышления о Боге, о кризисе веры были встречены неоднозначно, и лишь с годами партитура приобрела популярность. Но не у нас. Чтобы впервые в России представить ее театральную версию молодой главный дирижер Новосибирского оперного театра Айнар Рубикис задействовал интернациональную постановочную команду, три хора, включая детский, актеров, певцов, балет (более 200 человек) и огромную сцену Сибирского Колизея. Традиционное католическое богослужение в постановке сочленяется с элементами бродвейских шоу, звучат латынь, английский и арамейский. В вавилонских масштабов музыкальном кроссовере нашлось место всему: от протестантских гимнов и европейского симфонизма до джаза, фолка, госпела и реминисценций раннего рока. Проводником в поисках истины для персонажей спектакля и его зрителей выступает священник Селебрант, удачная актерская работа Дмитрия Суслова.

Лариса Барыкина