Театральная компания ЗМ

Школа для дураков

Формальный театр, Санкт-Петербург
визуальные ассоциации по роману Саши Соколова




Режиссер Андрей Могучий

Художник по свету: Денис Солнцев



Артисты: Александр Машанов, Дмитрий Воробьев, Анастасия Власова, Вадим Волков, Виктория Ротанова, Денис Ширко, Александр Ронис, Светлана Могучая, Наталья Жуковская, Андрей Тенетко, Дмитрий Готсдинер, Даниела Стоянович



Продолжительность 1 ч. 40 мин.




Театр выражает благодарность Театру-фестивалю «Балтийский Дом» за помощь в создании и возобновлении спектакля


Неформальный партнер «Формального театра»

При поддержке
Основатель питерского «Формального театра» и главный российский авангардист нашего времени Андрей Могучий – режиссер, который в каждом следующем своем опусе не похож на себя предыдущего. Он, по российским представлениям, и не режиссер даже, а такой массовик-затейник, но о-о-чень высокой квалификации. Престидижитатор, ловко манипулирующий визуальными образами, литературными цитатами, реквизитом, бутафорией, смыслами...
Два его спектакля по прозе Саше Соколова решительно непохожи друг на друга. Проза эта, вязкая, как болото, терпкая, как запах ила, скорее все же модернистская, чем постмодернистская, кажется малопригодной для театральных постановок. Причем в равной степени и «пиджачных» (артисты говорят текст по ролям и воплощают характеры), и неоавангардистских (шум, лязг, треск - всем сидеть, бояться). Могучий научился слышать и визуализировать эту прозу. Его спектакль «Между собакой и волком» - почти эпическое полотно. «Школа для дураков», взявший Гран-при на БИТЕФе, – лирическое представление с легким ироническим прищуром в духе Евгения Гришковца. При желании тут можно обнаружить переклички с британским спектаклем «В свободном плавании», ибо в этом спектакле помимо прочих жанров ненавязчиво присутствует и жанр stand up comedy. Свободное театральное сочинение по мотивам одного из самых пронзительных русских романов второй половины ХХ века порой кажется импровизацией артистов, которые делятся с нами не чужим, а своим личным опытом.
Марина Давыдова



«Школу для дураков» Саши Соколова невозможно поставить, а тем более смотреть в театре. Особый код потокосознания, подвластный автору, заключен в причудливых словотечениях повести, то есть принадлежит искусству словесности, но не природе театра действенного, театра, традиционно тяготеющего к сюжетному повествованию, вне которого начинает испытывать комплекс неполноценности относительно других видов искусств.

«Школу для дураков» Саши Соколова невозможно не желать поставить, если ты все-таки прорвался через первые трудности взаимоотношений с текстом и был захвачен им внезапно, вывернут наизнанку со всеми своими (из детства) дачами, велосипедами, морожеными за 7 копеек, пятыми железнодорожными зонами, партами, училками, купанием в прудах и озерах (для меня комаровского «Щучьего»). «Кто я ? Где я теперь? Где тот, которого я иногда вижу на высохших от времени фотографиях, – маленький, рядом с молодыми родителями? Сколько осталось мне лет? Все эти (или другие, какая разница) мучительные вопросы я задавал (буду задавать) кукушке, которая куковала (будет куковать)...» – говорит Нимфея (мальчик 10-ти (30-ти) лет, страдающий (осчастливленный) раздвоением личности, превратившийся чудесным образом в речную лилию, умеющий разговаривать с мертвым учителем своим Савлом Петровичем Норвеговым.

Что было делать? Пересказать повесть (роман, поэму) – глупо и бессмысленно (легче посоветовать купить, да прочитать). Пересочинить, перевести на данный тебе способ высказывания? Не знаю, но мы попробовали.

Поэтому – «визуальные ассоциации», не более того.
Андрей Могучий



Режиссер Могучий ведет с нами речь не о психологических обоснованиях, а о безошибочной, хотя и абсурдной на первый взгляд, логике сна.
газета «Культура»



Листается календарь жизни, материализуются детские воспо¬минания, то бьющие слепящим фонарем до зайчиков в глазах, то рассыпающиеся на отдельные мерцающие картинки, как сухие осенние листья, шуршащие под ногами актеров и наполняющие все пространство осенними ароматами. Это не театр в общепринятом смысле слова, а фотографические слепки сознания; экзистенциализм в проекции на советскую коммуналку, сон, явь, миф, зыбь и блеск, с которым все это трансформируется в плоскость осязаемого. Спектакль обволакивает, растворяет в себе зрителя, берет в плен. Воспоминания в нем обрывочны, как и все воспоминания детства. Сюжет обозначен лишь пунктиром. Но ощущения, несмотря на всю рваность повествования, ясны и цельны. Это наш театральный амаркорд.
газета «Время МН»